Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

– Отец велел сказать вам, пани, чтобы вы не боялись. – Парсифаль снова поправил шаперон. Его надела на него мать, а он никак не мог привыкнуть. – Вас охраняет соседский ландфрид, если вас кто-то попробует тронуть, будет иметь дело со всеми местными рыцарями.

– Премного благодарю… – Дзержка выпрямилась насколько могла, закрывая глаза от боли. – А ты служить оруженосцем едешь? Можно спросить, у кого?

– У благородного рыцаря Эгберта де Кассель.

– Хозяина Копаньца. – Дзержка знала в Силезии почти всех. – Это воинственный рыцарь, иногда даже слишком. Родственник Гакеборнов из Пшевоза.

«А ведь так, – мысленно охнул Парсифаль. – Ведь эта служба – это не что иное, как вступление к помолвке».

– Господин де Кассель, – говорила дальше Дзержка, – это также хороший знакомый нашего инквизитора, преподобного Гжегожа Гейнче. Они дружат. Ты не знал об этом? Ну, так уже знаешь. А на чем ты верхом на службу отправляешься, парень? На фризском жеребце? Неплохой скакун, неплохой… Но под вьюки. Сядешь на лучшего.

– Госпожа… Мне не пристало…

– Ни слова. Я вам кое-чем обязана, твоему отцу и тебе. Разреши мне хоть лошадкой отблагодарить.

Инквизитор Гжегож Гейнче продефилировал вместе с Эгбертом де Кассель перед дружиною, меряя каждого из вооруженных внимательным взглядом. Перед Парсифалем он остановил коня.

– Новичок, – представил его де Кассель. – Молодой Рахенау, сын господина Тристрама из Букова.

– Я так и предполагал, – кивнул головой инквизитор. – Потому что сходство поразительное. А конь, ха, превосходный, видно, что настоящей кастильской крови. Держу пари, что из скалецкого табуна. От Дзержки де Вирсинг, вдовы Збылюты Лелевиты.

– Буков Рахенау, – пояснил де Кассель, – со Скалкой по-соседски. Господин Тристрам ее милости Дзержке пришел на выручку… Когда случилось то нападение, знаете…

– Знаю, – оборвал Гейнче, глядя Парсифалю прямо в глаза. – Дзержка уже дважды смерти избежала… И вот, ты, парень, на коне, полученным от нее… Удивительно сплетаются судьбы, удивительно… Командуй отправление, Эгберт.

– Слушаюсь, ваше преподобие.

«Идем как на войну, – подумал Парсифаль. – Военным строем, в доспехах и со снаряжением, с оружием в руках, под строгим военным командованием и дисциплиной. Достаточно посмотреть на лица рыцаря Эгберта и инквизитора, на лица армигеров, на инквизиторских кнехтов, настраивающих самострелы. Идем в бой. Вчера мне снились кровь и огонь… Наверняка будем биться. И не где-то на границе, но скорее здесь, в самом сердце Силезии, около стшегомского тракта, недалеко от села…»

– Село Хмельно, – показал Эгберт де Кассель. – И корчма. Точно так, как в доносе. Что прикажешь, Гжегож?

– Окружить.

Пел петух. Лаяли собаки. Утки крякали, плещась в болоте. Пел дрозд, жужжали пчелы, гудели мухи на гноище, а солнышко светило, аж душа радовалась. Мужик, который только что вышел из уборной, резко попятился при виде вооруженных и скрылся за дверью с вырезанным сердечком. Баба в платке бросила грабли и что есть силы бежала, подбирая бьющую по ногам юбку. Детвора с восторгом пялилась на оружие, обмундирование и снаряжение армигеров и кнехтов из Копаньца, которые окружали дома. Парсифаль занял определенную ему позицию. Он вытер о плащ потные ладони, зря, потому что они тут же вспотели снова.

– Урбан Горн! – громко и звонко закричал инквизитор Гжегож Гейнче. – Выходи!

Никакой реакции. Парсифаль сглотнул слюну, подтянул пояс, нащупал рукоятку меча.

– Урбан Горн! Корчма окружена! У тебя нет никаких шансов. Выходи по доброй воле!

– Кто зовет? – донеслось изнутри, из-за приоткрытого окна.

– Гжегож Гейнче, inquisitor папский! И доблестный рыцарь Эгберт де Кассель из Копаньца!

Двери корчмы скрипнули, приоткрылись. Кнехты подняли самострелы, де Кассель успокоил их жестом и ворчанием.

На пороге стоял мужчина в коротком сером плаще, стянутом блестящей пряжкой, в приталенном, обшитом серебром вамсе, и в высоких сафьяновых сапогах. На голове у мужчины был черный атласный шаперон, еще более замысловатый, чем у Парсифаля, с еще более длинным и изысканней закрученным хвостом.

– Я Урбан Горн. – Мужчина в сером плаще осмотрелся. – А где же господа Гейнче и де Кассель? Я вижу вокруг исключительно вооруженных гемайнов с мордами бандитов.

– Я Эгберт де Кассель, – выступил рыцарь. – А окружают вас мои люди, так что свои оскорбления оставьте при себе.

– Не будем тратить на них время. – Инквизитор стал рядом. – Ты меня знаешь, Урбан Горн, знаешь, кто я. И прекрасно понимаешь свое положение. Тебя обложили, не вырвешься. Мы достанем тебя живого или мертвого. Наше предложение: давай избежим кровопролития. Мы не варвары, мы люди чести. Сдайся по доброй воле.

Мужчина минуту молчал, кривя губы.

– Мои люди, – сказал он наконец, – это шесть чехов и четыре – местные, силезцы. Все наемники, со мной связаны исключительно денежным контрактом, никаким иным образом. Они ничего не знают и никакого преступления под моим руководством не совершили. Я требую, чтобы их отпустили.

– Ты не можешь требовать, Горн, – обрезал Гейнче. – Но я согласен. Они будут освобождены. Если только на ком-нибудь не висит приговор за давние дела.

– Слово рыцаря?

– Слово священника.

Горн прыснул, но сдержался. Он достал из расписных ножен стилет, взяв за клинок, вручил его инквизитору.

– Я сдаю оружие, – беспечно поклонился он. – А также делаю предложение. Я как раз собирался заказать обед в эркер. Вместо одной утки могут подать три, эти птицы на вертелах выглядели очень аппетитно. Соблаговолите принять приглашение? Мы же люди чести, а не варвары.

Обедающую в эркере тройку сопровождали только двое армигеров, господин де Кассель позвал с собой только Яна Карвату и Парсифаля фон Рахенау. Карвату – потому что тот был приближенным и пользовался полным доверием. Парсифаля – потому что тот был новичком, зеленым и имел слабое понятие о том, что говорили. У Парсифаля в отношении этого не было ни иллюзий, ни сомнений.

– Хороший у тебя год, – сказал Горн, держа обеими руками утку и отрывая зубами мясо. – В марте арестовал Домараска, теперь меня. А кстати, Домараск еще жив?

– Не меняйся ролями, Горн, – поднял глаза Гейнче. – Это я допрос буду делать. Мечтаю об этой минуте четыре года, когда ты выскользнул из моих рук во Франкенштейне.

– Когда мне счастье улыбалось, то улыбалось, – покивал головой Горн. – А когда оставило, то уже навсегда. Вчера, зараза, снилась мне дохлая рыба, такой сон всегда предвещает невезение. То, что ты поймал меня именно сейчас, сегодня, – это мое невезение, моя неудача. Ты привык видеть во мне гуситского разведчика, удивишься, но на этот раз я прибыл в Силезию в другой роли. Приватно. По личному делу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});